[indent] Слишком резко стихло. Эфемерные столпы силы, потоками исходящими от фэдэлесов со всех уголков огромного мира, рухнули следом, пусть деос и продолжала чувствовать в себе привычно циркулирующую мощь. Но это ощущение полной отрезанности... Тонатос морщится. Пустота паутины с первого глотка инертного воздуха показалась не имеющим дна океаном, где приоритетной задачей было не стать бездыханной окаменелостью; нечеткие ожидания разбились о рифы неизвестности.

[indent] И во всей этой абсолютно чужой изнанке Тонатос слышит голос.
[indent] Единственный, всегда родной, давно знакомым пряным дурманом осторожно ласкающий её мысли, пусть даже от чуткого слуха не ускользают явные оттенки лжи. Алые губы едко ей усмехаются - так она и знала - а глаза почти нерешительно поднимаются наверх, ведь долгий зрительный контакт - в их случае - всегда грозил случайным эффектом.

- Ну, они хотя бы говорят мне правду.

[indent] Во всяком случае - всегда пытались. Да и Инвиктус, кажется, часто забывал, что у них с сестрой немного разные спектры восприятия всего. И вещи, которые кажутся одному пустышкой, для другого обретают первостепенную важность - как та же истина, которую для Тонатос отрицать невозможно. Общество хаоса никому не приносило пользы - это, такое простое, концентрировалось в ней миллионы лет, и навязанное другими разделение лишь укрепляло до ужаса очевидную мысль. Казалось, будто бы этот буквально впаянный в тело катехизис давно стал прочным и нерушимым фундаментом существования, от того так рьяно Тонатос боролась с каждой аномалией, каждым въедливым зерном хаоса, уничтожая их еще раньше, чем те проросли и расцвели бы черным маком. Непростительным было даже то, что они с Инвиктусом сейчас рядом, в двух шажках, так критически близко друг к другу. Чужая ладонь тянется навстречу, а мир резко окрашивается в агрессивный красный, с темными помехами в глазах, бьется морозным током, и Тонатос дергается, отступая назад. Былое спокойствие сгорает в пламени вечного заката Паутины. Деос в очередной раз морщится, а чужие слова приносят почти физическую боль - это было лишь едким началом.

- Я не ненавижу тебя, - давит она полушепотом в ответ. Хотела бы солгать, но не способна, а ведь многое стало бы проще и понятнее, не так ли? Столько усилий чтобы всегда и во всем себя контролировать: в словах, в действиях, в поступках, которые обязательно будут иметь последствия. Столько было возложено на святой алтарь непоколебимости, видимой и невидимой силы - о, Тонатос всегда было важно ощущать внутреннюю мощь, словно та смогла бы защитить её если не от других, то от самой себя. Каждое слово близнеца и в самом деле острый колышек, который поразительно точно влетал лишь в красные десятки. Теплые руки касаются висков, будто бы у Тонатос резко сильно разболелась голова. Страх? Нет, невозможно бояться своего отражения. Это - другое.
- Хватит, прошу. Прекрати это.

Оглянись_вокруг. Здесь_некуда_бежать.

[indent] Неосязаемый внутренний барьер дает первую различимую, ощутимую трещину. Этот звон весьма четко проехался по ее подсознанию, заставив сердце пропустить удар. Отчего таким странным казалось каждое пылкое слово, не от того ли, что отдавало... правдой? Той самой, которую Тонатос слишком редко слышала от своего близнеца. Сладкий шепот так красиво и четко вставал под картинку её бессмертной жизни: нет, не изгой, скорее многие и правда относились к ней с недоверием и осторожностью. Ходячая бомба, готова рвануть в любой момент - клеймо, от которого не отмоешься ни кровью, ни временем. Тонатос медленно выпрямляется и делает невидимый шаг. Он - не физический, он в громко пульсирующих мыслях. Бессмертная неуверенно ступает на лестницу, которую так долго и тщательно строили только ради нее одной, и с которой не сойти и не свернуть назад, лишь продолжать идти дальше.

Хотят избавиться?
И от нее тоже? Что ж...

- Быть может лишь из чувства страха. Но все это, - Тонатос мотает головой, указывая на окружающую близнецов златую пустошь. Впервые за недолгое время она задумалась, что не слышит мысли Ризанис - словно та ушла в глубокую спячку, оставив свою хозяйку. - Даже не смей лгать что не знаешь где мы, а главное - зачем. Раз здесь ничего нет - нам нечего тут делать вместе. Это не для нас, забыл? - тлеющие угли глаз в полумраке паутины разительно горят искренним живым огнем. Тонатос всё еще чудится, будто вовсе не она здесь - самое запутавшееся в вязкой пустоте существо. Всё еще наивно верит, что это всё - не про неё и не ради них, а ради мира, который остался где-то далеко.
Всё еще.

Отредактировано Тонатос (11.02.23 01:23:58)

[indent] Хаос не обязывает, но и не предлагает. Он просто поглощает. Абсолютная доминирующая сила, ее влияние кажется ничтожным в самом начале падения во мрак - но именно это есть самая обманчивая иллюзия и очевидное начало конца; пустота, разъедающая сначала мысли, затем - личность, превращая её в калейдоскоп останков былого я. Каждое слово - прекрасно-тягучее и липкое, от которых хотелось облизать сухие губы и немедля ощутить медовую сладость, успокаивающую мысли и колотящееся сердце. Но Тонатос шумно выдыхает, закатывая глаза к небесам вечного увядания; она чувствует как обожжённая чужим дыханием плоть сдается армии мурашек; ей хочется ерзать, встряхнуть себя, сбросив с себя удушливую черную шаль, в кокон которой ее так старалось завернуть самое близкое существо во всем мире. Опять. Снова.

- Открою тебе тайну, брат мой, - Тонатос не двигается с места, но пылает изнутри жарче тысячи солнц. Кажется сделай на тронутый гневным румянцем щеке надрез - и вместо крови польется белоснежная магма, - Ведь я никогда ничего у тебя не просила, разве нет? - алое свечение глаз - единственно холодный элемент во всем образе, обнимающий лик близнеца сотней иголок, - Вот думаю, может настала и моя очередь?

[indent] Да. Однажды очень давно он сам пришел к ней с предложением, изменившим ход всего, а Тонатос оказалась слишком прилежной и доверчивой... нет, не так - подавленной и одинокой, чтобы отказать. Порядок скучен и статичен, до невозможности стабилен и удушливо правдив. В мире порядка нет места чудесным сказкам, ярким и невероятным желаниям - порядок мог дать тебе лишь то, чего ты достоин, не больше и не меньше. Хаос совсем иной, притягательный и опутывающий тебя сотней алых ленточек, не позволяющих вовремя "слететь" с крючка. Неоспоримое величие или полный крах. Вот чем на самом деле так опасен их союз: их общая сущность стирает любые грани "правильного" и "неправильного", реального и абсолютно невозможного, открывая любые врата. Никаких четких граней, лишь бесконечно серый океан, в котором готово утонуть всё сущее, стоит лишь слегка разжать поводья контроля.

[indent] Тонатос медленно поворачивается, продолжая игнорировать любые чужие жесты, но весьма внимательно проходится по всем знакомым местам: по выпирающему подбородку, острым скулам, по насмешливо изогнутым тонким губами и наконец находит точку покоя в словно изнутри тлеющих алым глазах. И лишь в узоре радужки она наконец находила такое необходимое ей различие. Её шепот звучит оглушающе громко для вакуума паутины, - Я. никогда. не. была. той. что. хотела. твоего. заточения.

[indent] Они оба знали, что у Тонатос был иной план, но их любимая семья внесла свои неоспоримые коррективы. Сейчас обстоятельства складывались так, что ей недозволенно наградить  близнеца ничем, кроме едких слов, - Я желала нам свободы.

[indent] Неосторожная. Опять. Снова. Бросается своими желаниями, словно не знает, что безумный разум ловит каждое спонтанное, выпаленное в сухой воздух под действием гневного импульса. - Пусть так. Если такова цена спасения мира - мое заточение здесь, с тобой, измеряемое в вечности - я заплачу её хоть дважды. Если наше с тобой исчезновение принесет долгожданный покой всем разом - и на это я согласна.
...
Ответь, такая ненависть наполняет твое пустое нутро радостью?

[indent] Тонатос, вопреки собственным ожиданием, не чувствовала никакого мрачного удовлетворения - ее одолевала злоба, которую она неумело прятала за плотно сжатыми губами. Бессмертная хорошо знала, что её эмоциональность порой самый страшный враг, и именно он в первую очередь растаскивает самообладание по самым дальним углам бесконечных пустошей, окружавших близнецов золотой клеткой. Ей так хотелось его обнять. Пламенем самой раскаленной звезды во вселенной...
Но вместо этого она лишь копирует чужой жест, привстав на цыпочки, как будто бы некто здесь мог подслушать. Пухлые губы почти касаются мочки заостренного уха, но Тонатос никогда себе этого не позволит, ведь любое прикосновение оценивалось как нечто почти заразное, то, что просто сбросит её на несколько пролетов вниз по той самой лестнице.

-Я желаю, чтобы _это всё_ прекратилось. - конечно же, алоокая имела ввиду все эти аномалии, нестабильность, учиненную силами хаоса, разрывами и слиянием с неизвестным - всё, что ныне мешало господству порядка. Но как же ошибочно прекрасны желания, которые сформулированы в корне наверно, - А этого ты мне дать никогда не сможешь.
[indent] И она ошибалась. Опять. Снова...

Отредактировано Тонатос (27.02.23 20:10:08)

Кто мы?
Боги или бессмертные механизмы, отрабатывающие заданный алгоритм? Бесчувственный набор действий, предопределивший начало всему? Мы лишь то, что другие хотят в нас видеть? Или наше существование определяется собственными желаниями и стремлениями… Подвластно нам наше предназначение или же всё давно предрешено? Должны мы подчиниться этому чувству или обязаны эволюционировать в нечто большее, чтобы постичь истинное благо своего явления?
Архитекторы начала… а может – творцы неминуемого конца?

[indent] В навязанной тишине Тонатос тонула подобно камню, на самое дно черного океана, которое ей заблаговременно расстелили заботливые руки темного близнеца. Каждое его, полное медовой отравы, слово, безусловно, смягчает спуск во мрак в разы, но не меняет сути: это бездна, не имеющая конца и края, и давно ставшая неделимой сутью брата, вновь жадно и липко тянулась к самой Тонатос. Сила, которой невозможно противиться и так приятно отдаваться. Власть, которой их лишили насильно, в алой агонии разорвав неделимое. Мощь, которая инеем ужаса и осуждения прокрадывалась в чужие души стоило близнецам лишь взглянуть друг на друга.

[indent] Древняя замерла, словно любое движение могло покачнуть её над пропастью тяжелого выбора. Боялась даже вобрать золотистого и пустого воздуха в грудь, чувствуя, каким тяжелым он стал. Капкан неизбежности принятия решения сдавливал её тело и мысли, заставляя одно лишь сердце биться быстро-быстро наперекор притихшему вокруг пространству. Алоокой казалось, будто бы истина где-то рядом, и, нуждаясь в ней так отчаянно, никак не могла её нащупать. Инвиктус возвышался как черная скала, роняя на сестру тень, закрывая от света и являясь единственным источником абсолютной тьмы не только для оболочки паутины, но и для самой Тонатос. Мир словно исчез, оставив в крохотном облаке внимания только их двоих.
Спустя так долго, наконец,
вместе.

— Один раз за всю прошедшую вечность я слепо доверилась, - шепчет она, и каждое слово громом рвало безупречную тишину, - Показать тебе, что было после?

[indent] Белые жгуты энергии ползли из сжатых в кулак ладоней, подсвечивая то, о чем знал каждый, и то, что оставалось всегда позорно сокрытым простому взору. Пентаграмма невообразимой сложности плетения, сотворенная целой группой божеств, что струилась вокруг алоокой, обматывалась вокруг конечностей и колкими шипами всаживалась в шею и ниже, расходясь по всему организму. Ризанис приняла прозрачный-полуосязаемый вид, подставляя под бесстыдный взор мускулистое, изъеденное шрамами тело – россыпь вечного напоминания о битве, которую деос на самом деле проиграла. Самый большой рубец приходился на сердце – кажется, именно там однажды их лысый сородич, выломав ребра, достал наиболее массивные осколки лириума.  Пентаграмма словно пользовалась надрезами и пустотами, образуя магические крючки и петли, оплетая тело так надежно, что уже долгое время сильная близость с аномалиями или иными проявлениями хаоса накатывала легким приступом тошноты и отвращения. В плетении все еще оставалось слишком много пробелов и темных пятен – лишь потому, что именно здесь пролегала вязь энергии близнеца. Он улыбался, и его счастье отражалось в Тонатос тенью печали, а смех обращался в застывшие слезы, слишком нерешительные чтобы скатиться вниз по щекам.

- Неужели ты всё еще не понимаешь, что нам просто не позволено… – ее нахмуренное лицо резко меняется, уступая удивлению... от привкуса лжи на собственном языке. Эта горечь, которой Тонатос буквально подавилась, парализовала нутро: нет, это просто _они_ всегда были против. Полные страха и неприязни голоса пели сладко миллионы лет, доказывая, что хаос и порядок – абсолютно несовместимые вещи. Но мир словно был мудрее, подсказывал с самого начала, подталкивая близнецов друг к другу. Ибо... так и было правильно, с самого начала.
Нас всегда было двое – не просто слова, а аксиома. Их должно быть двое. Рядом. В м е с т е.

[indent] Жизнь словно делится на до и после, а последняя ступенька навстречу ошарашивающей правде дается поразительно легко. Нет никакой возможности отрицания – Тонатос и правда устала. Она наконец поняла, что исчезновение близнецов не принесет долгожданный покой, лишь посеет еще большую смуту. Слияние их начал в едином теле даст начало черной дыре, пожирающей всю существующую реальность, а любые оковы – глупая отсрочка неизбежного. Любые возможные вариации – ошибочны и ведут к краху.
И лишь их единство рождает величие.

- Семья. Разве я сказала, что меня заботят их жизни? – ведь_им_всегда_было_плевать_на_наши.

[indent] Кровь грохочет в висках, а зрачки сужаются до невозможности навстречу тьме, являя такую прекрасную, навсегда насыщенную _алым радужку.
- Не хочу больше никаких клятв или обещаний. Цепей, оков, контрактов. В пекло это всё, - всегда и постоянно, кто угодно пытался её контролировать и использовать. Контроль_это_Я.

[indent] Сжатые кулаки наконец раскрываются навстречу предназначению. Теперь Тонатос была готова его принять. – Вместе.
Вот_наше_заветное_желание.
Исполни.

[indent] Всё — пыль.
И всё есть _вечность. Будто бы не было ничего в достаточной мере сопоставимо-величественного, способного спорить с этой бесконтрольной силой. Первородные импульсы пронзали их бессмертные тела, настойчиво напоминая, что это – лишь ничтожная оболочка, наполненная кровью и _болью.

[indent] Она опаляет раскаленной до предела вспышкой, задевая не только часть внутренностей и острых костей, но и парализуя мысли на несколько ударов пока бьющегося сердца. Чувство было столь сильным, что белым полотном стирало любые прочие эмоции, будь то шок или растерянность – впрочем, деос хорошо понимала суть происходящего, словно мир в разы замедлился ради этого краткого мига. И в тоже время _она чувствовала, как продлевается до бесконечности её неизбежное падение в пламенную агонию.
Боль – это жизнь, и боль – это _он. Такое же правильно-неделимое, как и они _вместе.

[indent] Тело перестало принадлежать себе, оно нерешительно и беззащитно повисло под действием гравитационного подчинения, удерживаемое в вертикальном положении одной лишь властью хаоса. Всегда прочная и неуязвимая Тонатос осталась где-то за пределами сомкнувшейся арки, разделяющей родной мир и полотно Паутины. Кажется, алоокая сдалась так легко… но просто потому что и не боролась вовсе, напротив, делая шаг навстречу раздирающей черно-красной ярости. Белоснежные нити пентаграммы, натянувшись до предела, опасно окрасились в кровавый. Нежный шелк сложных пут оказался прочнее адалантина, сосредоточием яркого пламени пульсируя вокруг сердца, которое вопреки всему продолжало настойчиво ровно биться, аккумулируя и всасывая в себя, как черная дыра, зримые потоки энергии.

[indent] Семья и правда коварна – не только надежно спрятала ключ к свободе той, что не позволяла себе слабости, но и сделала любое вторжение в ядро пентаграммы абсолютно невыносимым. Действительность медленно пульсировала алыми пятнами, и каждый новый удар сердца давался тяжелее прежнего. Давно забытые прикосновения хаоса считывались телом совершенно по-особенному, чернильным опиатом разливаясь по организму, но даже этого было недостаточно, чтобы заглушить настойчиво жалящие богиню, как россыпь ядовитых зазубренных шипов, оковы.
«Они всегда недооценивали и нас», — также неосязаемо подмечает сестра и тонкая рука слабо, но уверенно тянется к своему отражению. Кровавая ладонь касается мужской щеки, чуть вдавливая острые ногти в серую плоть, будто бы Тонатос пыталась успокоить буйного зверя. Потерпи немного, еще мгновение, и проржавевшие прутья сигила рухнут и, как все наши прошлые и будущие враги, неминуемо обратятся в благословенное _ничто. «Ничтожно малая жертва. Свет рождается и гаснет, а величие будет нашим всегда.»

[indent] _Решимость. Их общая награда; выдранный с знакомым теплым хрустом трофей; навсегда и надежно связующая нить, просачивающаяся сквозь любые оковы. Её темный отблеск Тонатос с легкой, почти полубезумной кровавой улыбкой считывала в чужих зрачках, а в ответ Инвиктус увидел бы нечто другое, такое же принадлежавшее лишь им обоим.

— Наши цепи - это ошибка, — слова невнятно пузырятся кровью на пересохших губах, но мысли на _первом, древнейшем из языков ласково касаются чужого сознания, щедро растрачивая драгоценные секунды. Кажется, время впервые обрело для них ценность, но даже сейчас Тонатос распоряжалась им так неуклюже, позволяя ладони мягко падать вниз, оставляя на раскаленной злобой плоти близнеца красный след, — Кому же как не мне её исправлять?

[indent] Теплый свет, источником которого было кровоточащее сердце, мерцал на таких похожих лицах, и чем ближе трепещущий орган чувствовал свою справедливую гибель, тем сильнее становилось свечение. Эта энергия казалась такой чистой и безупречной, что перекрывала своим идеально-алым умиротворением полутоны царства вечного заката. Словно боль, которой Тонатос подчинилась ранее, попросту трансформировалась в этот самый поток, обнимавший замершие тела россыпью бликов. _Саморазрушение – не грех и не благодать, некая другая форма грубой мозаики, из которой были сотканы их искры, и суть которой Тонатос предстояло впервые постичь до самого конца. Тонкие пальцы ищут переплетения с чужими, сливаясь в замок, вкладывая в этот жест всю себя с расовым отрицанием – вместе и навсегда, пусть этого уже не видно, реальность немой вспышкой оказалась смыта в белоснежный писк.

[indent] Потерпи... еще мгновение – Тонатос успела утешить и саму себя. Боль обязательно утихнет, ведь всякое солнце, умирая от взрыва, обязательно воспылает вновь ярче прежнего.

[indent] Тонатос часто думала о смерти: видела её неизмеримое временем превосходство над самой жизнью; видела красное месиво войн, когда в пылу битв трупы падали поверх ещё цепляющихся за возможность выжить солдат, но до этого никому не было дела; спокойно наблюдала за пышной процессией похорон одного единственного существа и множество скорбных голосов, покорно следовавших за давно остывшим телом; пыталась изучить смерть с магической ее составляющей, надеясь, что некромагия  даст хоть какие-то ответы, но в итоге оказывалась лишь чем-то побочным; следила и за течением иных истинно бессмертных существ, населявших их такой богатый мир, но даже те могли пройти за неосязаемый барьер. А деосы и смерть - две параллели, которым не пересечься. Мы никогда не умираем - позже думала Тонатос - мы лишь трансформируемся в нечто новое.
Вот почему она не сомневалась и сейчас, вновь подойдя к этой непробиваемой черте.

[indent] Ревущая боль, донимающая тело Тонатос как капризное дитя, очень быстро растворилась в этом потоке света, обнявших близнецов единым коконом. Может, таким и было их настоящее начало: в единой утробе пространства, не определяемой добром или злом, лишь двумя сторонами сил, что равномерно распределились между искрами. Такие разные и единые одновременно. Этому трансцендентному переходу не подчинялось время и даже чужое пространство паутины - то что творилось в сиянии было лишь делом близнецов.

- Мы ждали миллионы лет, а ты не согласен еще на какую-то сотню?

[indent] Угасающее в уютном свечении сознание усмехается, будто бы не было никакой агонии - тело Тонатос стремительно ослабевало, губы каменели в последней полуулыбке, по безмятежному лицу шли трещины, и всегда пылающие очи впервые гасли, уступая забвению. Но вместо того, чтобы рухнуть в мягкую перину столетнего небытия, в котором прятался долгожданный покой, Тонатос уверенно хватается за протянутый канат абсолютной тьмы. Он жадно тащит ее к себе, и бессмертной в очередной раз не хочется сопротивляться этому чувству, ведь истина была давно известна - нет ничего более прекрасного, благословлённого и одновременно проклятого, чем их _единство. Всё что пожелаю?
Она желала свободы - и вот она, в их крепких объятиях; хотела быть всегда вместе - и это желание властно просачивалось в нее нитями жизни самого близнеца, что смешивалась среди обломков ребер с чем то, что скромно можно выразить безусловной любовью. Чего же еще пожелать...

- Не лги мне больше никогда, - шепчет Тонатос лишь мыслями, парализовано наслаждаясь чувством входящего в нее сокрушительного ревущего потока безупречной силы, - Нам это никогда не было нужно.
Недоверие, ложь, что угодно из подобного их отдаляет. Кажется, оба близнеца уже давно должны были осознать, что в этом спрятана их слабость и выгода для всех остальных. И главное - в этом прятался обман и самой себя, ведь все это время сердце алоокой билось лишь так, как решил кто-то другой, а не она сама.

[indent] Черные волокна продолжали жадно впиваться в рану. Более толстые жгуты скручивались воронкой в новое ядро, похожее на то, что пылало мраком в груди Инвиктуса. Одно единственное различие - вокруг новорожденного вихря уплотнялось сияющее полукольцо родной энергии Тонатос, той самой, что не позволила ей сразу осыпаться прахом прямо в ладони близнеца. Каждая трещинка на теле теперь опасно сочилась черным, стремительно обращая процесс разложения и вдыхая вместе с жизнью некую новую личность. Плоть болезненно нарастала вновь, но деос оказалась слишком сосредоточена на новых ощущениях, которыми ее наполнил бессмертный брат. И вот, наконец, Тонатос делает уверенный вдох, и кожа приобретает привычную розовинку прежде чем оказывается скрыта тонким слоем сверхпрочной брони. Деос не торопилась подняться, оставшись на чужих коленях, и долго всматривалась в прекрасный лик Безумного бога. Слишком мало времени прошло для осознания всего произошедшего, оно явно догонит её позже, но пока что Тонатос наслаждалась безмятежным мигом. Так давно это было последний раз...

[indent] Рука неуверенно касается своей груди, чертя линию от сплетения и замирая где-то немногим выше места отсутствующего пупка, - Это он. Истинный Порядок, - кажется, в чужих зрачках она наконец-то невероятно отчетливо видит его образ, - Пустота.

И в ней есть только ты - безумный ревущий импульс начала всего, неумолимо охватывающий и поглощающий вспышкой из мириады оттенков. И я.
Последний аккорд великой песни Хаоса, молчаливое, твоё же тёмное отражение - сосредоточие конца.

Отредактировано Тонатос (17.11.23 15:49:28)

[indent] У их единства совершенно особенный вкус. Его Тонатос почувствовала еще раньше, чем жесткие губы соприкоснулись с её пылающей кожей; в языке смертных едва ли найдется слово, близко описывающее это ощущение, но богиня порядка, улыбнувшись, непременно назвала бы это особое чувство лишь _его именем. Сокрушительный поток хаоса, властно опоясывающий женское тело и свободно проникающий под неважную внешнюю оболочку, прямиком к вечно горящей, как целое отдельное солнце, искре. Ревущая волна безумия, которая жадно заглатывала мысли - тише, тише, быстро думает она в ответ, оправданно считая, что лишь ей дозволено приручить этого зверя. Тонатос распирала сила, которая ввалилась в тело разом, едва только первое из эфемерных колец оков дали трещину; сила, которую невозможно удержать самостоятельно - вот почему темных близнецов всегда было _двое.

[indent] Алоокая вестница жадно заглатывала воздух, будто бы ей в самом деле он был нужен; металась взглядом по золотому меланжу паутины, ища подтверждение реальности происходящего - и находила, в чужих зрачках, в которых абсолютно уверенно плескался искомый хаос. Смертные так наивно противопоставляли начала двух близнецов, совершенно не думая о том, что это лишь две материи, где каждая не имеет смысла существовать без второй. Рука осторожно путается в жестких волосах, крепче прижимая близнеца к себе - нет, она почти борется с желанием вдавить в себя это могучее тело, словно нечто или некто вновь могло отобрать у близнецов их близость.

- Я думала о том, почему же среди бесчисленных форм жизни к истинному перерождению способны лишь те, кто ткал полотно сущего из _ничего.

[indent] Почему? Ответ постоянно лежал на поверхности, но присмотреться к нему было сродни чему-то грешному, ставившему под вопрос смысл всего что теплилось в их богатом, прекрасном мире.

- Мир рождается, и они появляются следом. Трансденты, антикверумы, - кого там еще он перечислил? Неважно, - Живут. Развиваются, чему то учатся, болеют, ненавидят, сражаются, - алый гнев войны смотрит на свою сестру, а она мутно вглядывается в щедро дарованную им обоим бесконечность, - Убивают, во имя своей любви и просто так. И, наконец, умирают. Поколения сменяют друг друга, множатся, а каждая из жизнь - лишь всполох энергии, но однажды этого становится слишком много. Древние механизмы приходят в движение, просыпаются звезды, да, и миру становится тесно, он трещит, ломается и сбоит. Его изъяны становятся лазейкой... - Тонатос полушепотом соглашается с последними мыслями близнеца, прижимая свою еще липкую от крови ладонь к его щеке. Дивное, забытое чувство - простое прикосновение, но отзывающееся так глубоко внутри. Для кого-то сущий пустяк, но для них двоих - настоящая роскошь, которой они были жестоко лишены. - ... лишь подтверждая, что мы невежественно пытаемся отсрочить неизбежное. Энергии уже избыточно много для старого мира, но абсолютно достаточно для нового - сильнее и прекраснее. Мир умирает и после рождается вновь, а мы всегда где то рядом - я более чем уверена теперь, что таков истинный цикл.

[indent] А может, все это было лишь безумным бредом, которому уже не впервые так легко сдавалась Тонатос? И делала это со скользким темным наслаждением, будто отрезвляющее после долгого забвения безумие было сладкой карамелькой со вкусом истины. Наше время пришло, смиренно думает Тонатос, зная, что ее мысли обязательно отзовутся эхом в чужой голове. Вопреки им, деос совсем не спешит вставать, прижавшись к мощной груди и слушая, как гудит, но не бьется чужое сердце. Её собственное теперь было абсолютно таким же.