[indent] На темной броне еще плясали капли запекшейся крови, и некогда чистая платина волос казалась грязновато-розовой – небеса были хмурыми, и там, высоко в облаках, было влажно и ветрено, а в груди - свежо и ясно, будто последний полет был еще вчера, а не несколько месяцев назад. Раоден спрыгнул с могучей чешуйчатой спины во внутреннем дворе родового замка и зверь отца тотчас поднялся в воздух, обдав всех смесью пыли, ветра и драконьего пота; Малал – королевский дракон, и хотя его, как и многих, уже давно не сковывали цепями замкового логова, он улетал из столицы как только переставал быть нужным. Встречать своего внезапно вернувшегося императора вышел глава столичной стражи - он то и рассказал последние новости, а еще то, что имперский военный совет проходит вот прямо сейчас в западном крыле Аннон'Уир.

[indent] Завоеватель влетает в малый зал подобно белому урагану – аккурат тогда, когда Люцерис вместе с командующим вторым кулаком империи докладывали обстановку на южных границах Элантриса. Раод с усмешкой, едва усевшись за стол, отвечал изумленным взглядам – их сведения вот уже пару часов как устарели. Раоден прилетел верхом прямиком с пылающего поля, лично отразив волну бхаратской агрессии. Элантрис вновь втянут в войну, на сей раз, кажется, долгую, хотя их враги явно надеялись, что империя осталась нагой без своего явного лидера - пытались воспользоваться этой слабостью, нанеся превентивный удар. Советники обсуждали военное положение больше часа, двигая фигуры по резной доске, и все это время Раоден не стесняясь улыбался с дальнего конца комнаты своей истинной, которая будто бы растеряла последние силы и остатки понимания происходящего. К концу третьего часа заседания они подошли к более насущным вопросам – например, с исчезновением аномалии климат в их краях стал суровее, зимы стали кусачее и держались дольше, это все негативно сказывалось на способности населения Элантриса кормить себя. Кроме того, бесконечные войны истощали ресурсы страны – и Раод внезапно говорит о том, что желает бросить все силы на ускоренное строительство межпланетных порталов, а заодно швыряет через стол в мастера над монетой сверкающей энтарой, рассказывая коротко о предстоящих реформах. Часть обязанностей, конечно же, уверенно при всех доверяет любви своей - Императрице Сангвинии. В зале стремительно становилось душно, головы кипели, советники робко просили дать время обновить доклады и вернуться к обсуждению через несколько часов.

— Я соскучился, — тихо начинает он, сближаясь едва только последняя фигура скрылась за тяжелой дубовой дверью малого зала.  Раод рассек разделяющую их пустоту в широких четыре шага, нетерпеливо и резко, притихнув лишь оказавшись критически близко, будто в благословенном трепете. Последние недели Санни часто приходила в его сны, и каждый рассвет он с тоской в сердце отпускал ее расплывчатый образ из грез – а теперь она рядом, и никуда не исчезнет. Пальцы, прежде сжатые в кулаки за спиной, он расслабил, потянувшись навстречу – завоеватель перехватил запястье, склоняя голову к открытой коже. Под тонкой линией губ пойманной птицей в силках часто забился пульс; от этих касаний Раод чувствует, как свет незримо, но весьма ощутимо горячим желанием растекается по телу – по линии золотых меток, что украшали их тела. 

— Нам с тобой предстоит тяжелый, но думаю что плодотворный день. А потом я бы хотел, чтобы ты хоть немного отдохнула. Или мы можем поужинать вдвоем, если ты не против. Я привез тебе подарки… кое-откуда. — Раод немного властно потягивает ее к себе ближе, заглядывая в вечно цветущее васильковое поле, в которое ему, тоже невероятно уставшему от всего мира, хотелось рухнуть целиком без остатка. Хрупкая маленькая Санни, слишком нежная для их драконьего дома, слишком добрая для ужасов этого огромного мира, и слишком светлая для кого-то вроде Раода. Мужчина опустил голову на ее плечо, уткнувшись носом в легкие волны серебристых волос у шеи - жажда больше не выпускать ее из собственного плена оказалась куда пьянее бхаратских вин.

— Будь этой ночью моей. — слова императора, должные прозвучать как просьба, на губах все равно обратились в приказ, пусть и мягкий. Вблизи своей истинной все слабости оголялись, становились острыми; Раоден коснулся губами бьющейся жилки на шее, скулы, виска, вырисовывая цепочкой из собственных поцелуев линию по супруге. Месяцы разлуки не вытравили из воспоминаний её особый сладкий шлейф, не сделали его менее тягучим и дурманящим мысли - Сангвиния была и осталась счастливым и незаслуженным благословением, подарком во мраке самых теплых из ночей. И сегодня Раоден желал вновь украсть её у всех – у небес, целой страны и богов – жадно оставив лишь себе.

Отредактировано Раоден Этерна (22.05.24 20:52:58)

[indent] Только пять минут - слова мягким эхом пружинят в воздухе, и Раоден им незаметно улыбается. Он готов отдать всю свою вечность, правда не зная, будет она длиться еще тысячу счастливых лет рядом со своей истинной, или оборвется через какую-то неделю, когда придется вновь схлестнуться с бхаратским войском на границах растущего Элантриса. Раоден не пытается ничего говорить - дает эти тихие минуты, лишь сжимая крепче тонкую талию; аромат кожи туманит голову, все слова остаются несказанными и вязнут в сладкой трясине момента, которого он так ждал.

- Мне жаль, что пришлось оставить тебя одну со всем этим, - говорит он потом тепло и искренне, но взгляд слегка мрачнеет от ощущения чужой замотанности. Сангвиния ловко скрывалась от всех, застегивая не только ворот своих безупречно выглаженных рубашек до самой последней пуговицы, но и пряча за железом характера изнуряющую усталость, очевидно непосильную для юных девичьих плеч. И все же - она невероятной силы женщина. Раоден знал (больше теоретически) как исцелять жуткие раны. Как можно затягивать плоть и останавливать кровотечение, прибегая лишь к темной магии; мог перенести чужие раны на себя или с себя на другого, магически осушить или, напротив, наполнить - ничто из этого не могло помочь сейчас его Сангвинии. Ничего кроме постели и покоя, которые она с огромной вероятностью отвергнет даже не моргнув, потому что "страна на первом месте". Её сложно осуждать за это. Ей не хочется приказывать, ну а заставить дракона слушаться дано вообще немногим. Но Раод, конечно же, будет пробовать. Он сминает подушечкой пальца нижнюю губу супруги, тянет исхудавшее тело ближе к себе - ладонь опускается на бедро, комкая ткань юбки.

[indent] От поцелуев её быстро становится жарко. Они мягкие, едва весомые, фиксирующие реальность в точке, где в огромном мире исчезают все, и остается лишь два сердца - а Раодену этого вечно мало. Он эгоистично думает о том, как хочет уложить ее прямо на резной стол - сейчас, здесь - сшибая все старательно выставленные Люцерисом фигуры. Надавить еще грязными от пепла и крови ладонями на женское колено, сильнее разводя ноги и опуститься сверху, укрыв собой и крыльями, ощущая пахом влажное тепло самых нежных бедер. Раод желает этого будто бы больше всего сейчас, но...  нет - понимает быстро, что сильнее всего он хотел бы не видеть усталой серости на этом прекрасном лице. В порядке ли он?

- Никогда не чувствовал себя лучше, чем сейчас, - и это было правдой, неожиданной даже для самого Раодена. Он будто бы внезапно нащупал смысл своего существования; чего ради стоит биться и выживать - чтобы билось и её сердце, для чего вселять в умы мудрых мужей идеи об их общем государстве, а не привычно легко жечь все - чтобы видеть эту скромную улыбку и читать одобрение в глазах, в которых он утонул когда-то будучи еще ребенком. Так и не выплыл назад, как оказалось.

- Ну, идем, - говорит он, явно что-то решив, но идти самостоятельно уставшей императрице не позволяет - подхватывает маленькое тело так легко, будто у Сангвинии у самой за спиной были невидимые крылья, помогающие парить в его руках. - Теперь всё будет хорошо. Я обещаю.

[indent] Раод сам не заметил как преодолел расстояние до своих покоев, в которых все осталось неизменным за долгие дни. Здесь регулярно убирались, оставляли столь редкие и драгоценные ныне фрукты, усердно протирали пыль с поверхностей, даже постель меняли - чтоб пахла всегда свежо, но вряд ли искренне верили в чудесное возвращение. Сангвинию император осторожно опустил на меха и покрывала, вновь невольно останавливаясь, чтобы запечатлеть образ в памяти - будто боялся, что черное зло вновь внезапно и резко выдернет его из этой чудесной реальности обратно в кошмар, в котором он растворял себя не по воли сердца, но по зову долга. Свои обещания Раод держит крепко, а хотел бы держать и дальше лишь ее одну в своих объятиях. Теплом губ он запечатывает в лоб все сны, что успел сберечь для Сангвинии за это время - их ей явно не хватало все долгие дни.

- Они там точно будут еще пару часов ко всему готовиться по новой, и я хочу, чтобы ты провела эти часы с пользой. Для себя, - тут мужчина, конечно, лукавит. Сейчас время лениво тянулось к полудню, а проспит уставшая супруга до самого вечера - император позаботится о том, чтобы никто не посмел растревожить её покой. Раоден поднимается нехотя, с усмешкой думая настолько же он жесток, вот так тянуться к своей суженной - от него же точно разит, и кровью, и потом, и дымом и даже драконом, которого гнал в облаках все утро. Полукровка проворачивает магическую застежку вокруг левого запястья, и броня рябит магией, оголяя тело по пояс. Теперь-то можно было заметить не только грязь, но и партию явно свежих шрамов - их выдавал розоватый оттенок на фоне старых ранений.

- Не пропадай. Мне нужно только пять минут, - и даже управится быстрее, смывая с себя кровь сражений и пыль чужих планет, а вернувшись - найдет Сангвинию уснувшей, скомкавшей подушку и зажавшей одеяло меж коленей. Раоден почти не дышит, ступает по полу тихо и медленно, не решаясь лечь рядом - опасается, что сон ее еще неглубок, и весь великий план отнять у императрицы ее любимую работу провалится из-за собственной глупости и неутихающего желания быть предельно рядом. Ничего. Вечером Санни проснется, а он расскажет ей обо всем, что она пропустила за день. Обсудит его нелюбимые, но столь важные для нее дела, даже вот возьмет на совет этого медлительного Корвуса - боги, как же Раода раздражала эта ворона, но ради Сангвинии он готов был потерпеть и его сегодня. Но это все - чуть позже.
А пока императрица должна, наконец, отдохнуть.

[indent] Усталость наваливалась плавно, на тело и мысли, но внутри - вс` равно огонь драконий, когда есть желание, а главные силы что-то менять. Вокруг и в себе. Императрица отсутствует в течение всего дня - как того Раоден и хотел, переключая обратно на себя внимание советников, неотложных дел, шпионов в их родовом замке, которые обязательно в скором времени пошепчут врагам Элантриса о возвращении императора. Иногда казалось, будто бы Раод взвалил на себя слишком многое, ведь жизнь его была четко расчерчена лишь до определенного момента - акта великой мести, а все что происходило после туманно даже для авгуров и прочих предсказателей, паломничащих к стенам Аннон'Уир в поисках благосклонности его владыки.

[indent] Слуги суетятся, таская подносы с закусками. Овощи, зелень, немного фруктов, сыра и орех, политых медом, и ничего мясного - Раоден не сильно вглядывался, лишь просил еще днем принести всё то, что любит его супруга. Он сам не помнил, когда ел последний раз - может неделю назад, может - чуть дольше. Когда энергетическая паутина растет, укрепляя и совершенствуя тело, все земные чувства будто притупляются - голод становится редким физическим капризом смертного тела, а сон бывает полезен лишь в случае серьезных ран, но однозначно становится короче, но глубже. Мужчине вечно жарко с некоторых пор - кожа, будто нагретая солнцем чешуя дракона, и рубашки всегда застегнуты лишь наполовину, с закатанными рукавами, что открыто демонстрировали золотистую метку. Пальцы лениво дергают виноград с еще чуть влажной ветви - кислый, явно не напитавший тепла и света... А усталость вся будто бы исчезает, когда по мраморным ступеням, громко цокая каблуками, спускается она. Раоден замирает, задерживая дыхание, неторопливо приблизившись и подхватив Сангвинию за руку у нижних ступеней. От прикосновения к истинной всё внутри уже привычно зажигается, окрашиваясь в теплые оттенки. Наконец то призрак всех бессонных дней хоть немного смыло с чудесного лица императрицы...

- Потрясающая ты, - его пальцы касаются мягкой ткани, чуть выше бедра - старательно игнорируя тончайшую цепочку, что указывала на наготу под одеянием - и чувствуют, как легкое полотно едва ощутимо вибрирует в ответ, - Тебе идет. Впрочем, оно ведь такое же особенное, - для особенной, - Сотканное из магических нитей, а те были вытянуты из осевших в песке крупиц сердца мира. Я покажу тебе потом, - почти загадочно говорит он, провожая супругу к столу. Аракийский чарователь, что ткал платье, пыжась от гордости говорил, что такое платье достойно украшать лишь ланисту. В сущности так все и было.

- Послезавтра сюда прибудут торговые корабли - Дхарианские и Эссарийские, еще продовольственные ладьи с Эвилариума. Для начала хватит. Нам бы успеть созвать торговцев - как оказалось, та странная руда, которую мы нашли пару лет назад на месте излома, очень дорогая и редкая вещь... это, кстати, безалкогольное, - добавляет он как бы между прочим, разливая в бокалы полупрозрачную розоватую жидкость. За столько лет они так и не стали друг другу ближе, но Раоден многое про жену свою успел выучить, и столько же много, если не больше, не знал до сих пор. Точно был уверен, что жена станет корить себя за такой вот отдых днем - и пытался это сгладить, рассказывая о делах так, чтобы императрица не чувствовала себя оторванной. Пусть видит, что за время ее отсутствия ничего ужасного не случилось, и что не надо доводить себя до истощения, будто она - единственный человек во всем государстве. Куда вообще смотрел этот олух Корвус? Только и дрочит что на задницы в веснушках, а практической пользы ну никакой. Отличный советник, что сказать - да ничего, Сангвиния его никогда никуда не денет, как бы сильно он не раздражал самого императора. Раоден глубоко вздыхает, проглатывая тихий гнев вместе с ягодной настойкой в своем бокале, продолжая свой разговор в том же деловом ключе. Говорит о том, что получил приглашение от Вечной Императрицы - хочет личной аудиенции, да представить новые присоединенные водные территории. Раод опускает нарочно ту часть, где любезная правительница Лотоса предложила ему взять второй морской женой одну из своих одиннадцати дочерей - любую, как предлагалось в послании, на что советники императора уже дали любезный отказ, ссылаясь на дэрские обычаи хранить верность лишь одной супруге. Совсем немного император проходится по делам военным - наверное, просто не хочет портить вечер рассказами о предстоящих битвах и новых ударах со стороны врага. Сердце Сангвинии слишком мягкое для войны, крови и пламени - так думает Раоден, который был соткан сразу из всего этого.

- Больше никаких цепей, колец, кнутов. Сегодня освободили последних драконов и их всадников, а самых, ну скажем, недовольных отослали подальше - в изломы и горные хребты. Странно, но кое кто даже захотел вступить в ряды первого кулака. Сразу в бхаратское пекло, - это было тяжелое решение, спорное. Его обсуждали только среди крылатых, и Раоден смог надавить на то, что с растущими аппетитами империи такое единство и свобода - мера более чем необходимая. Прошло достаточно времени, чтобы все научились жить в едином государстве - это явное желание большинства мирных, уставших от вечной вражды подданных. Император неторопливо встает, огибая стол. Взгляд нагло в очередной раз цепляется за роскошный вид своей истинной - платье тут вообще не причём, без него [без всего] Сангвиния выглядит еще лучше. Правая рука уверенно тянется к ней навстречу ладонью вверх, - Хочу отдать, - подарить, - тебе еще кое что. Кое что важное для меня. Позволишь?

Отредактировано Раоден Этерна (28.05.24 16:09:53)

[indent] Раоден никогда не перестанет удивляться тому, как приятно проваливаться в этот не имеющий дна колодец - воронка из сладкого дурмана по мере сближения втягивала его мысли в себя с такой же жадностью, как пылающая звезда. Мужчина не имел ни сил, ни желания этому ощущению сопротивляться - позволял нести себя дальше в этот поток самого чистого из всех чувств, когда либо закрадывающихся в черную душу. Ему почти больно называть это любовью - она ведь жестока и умеет ранить, делает слабым и уязвимым, но Раоден принимал и это, думая, что в мире нет ничего, с чем он не смог бы справиться. И все таки в любви правила оказались просты до безобразия: все вокруг внезапно делится на две категории - она и всё остальное. Раоден позволяет себе уступать соблазнам и слабости - касаясь своей грубой, мозолистой от копья, ладонью оголенных плеч, притягивая хрупкую Санни ближе к своему изъеденному битвами-шрамами сильному телу. Губы касаются шеи, и это прикосновение вышибает мозги не хуже шального заклятия, пущенного в глотку. Древний сапфир - осколок ока - мерцает тайной в тусклом свете вечера, в котором они с супругой наконец-то остались наедине.

- Это он и есть. Помнишь, я рассказывал тебе про око Ареллона и про то, что оно было разбито на части. Я смог найти второй осколок. - самый первый он обнаружил давно, в те самые первые дни после завоевания, в сокровищнице Аннон'Уир. История его появления там - бесхитростна и печальна: драгоценность дэров была сорвана с шеи его матери когда-то давно.

- Королевы Энлеаля всегда были хранительницами слезы, - пальцы ловко управляются с застежкой. Оскорбление ли это памяти предков, отдать вот так древний реликт дрейгарке? Раоден думал об этом, совсем недолго колеблясь, но в итоге решил, что пришло время перемен для всех и во всем. Их народы будут едины, и однажды империю унаследует кто-то обоих кровей... он правда верил в это.

[indent] Бремя рожденного полукровным бастардом давит гневом к земле, режет драконьими когтями нутро, воет ночами вместе с грозой в небесах, куда всегда хотелось взлететь - только крыльев не дали сразу. Сангвинии тяжело увидеть в своем супруге кого-то похожего не на злобное чудовище - что ж, Раодену тоже не легко не быть им, но он правда пытается. Его сердце никогда не станет светлее - копоть и ненависть разъели его до непроглядной черноты, и душа не очистится от учиненных грехов - ее не омоют ни подвиги, ни благородные деяния, совершенные ради Элантриса - Раоден не возражает, но будто бы просит поступками у Сангвинии шанс доказать, что рядом с ней он еще может стать лучше. Его ладонь ложится на шею императрицы, пальцы скользят по выступающим позвонкам, тонкие пряди липнут к основанию шеи. Супруга пропитана насквозь сладостью фруктов и свечным дымом, бхаратскими пряностями, дыханием верного Мефа, презрением дэров, осуждением дрейгаров, ведь поощряла образование новой единой империи с вечным врагом. Кожа под легчайшей тканью магического одеяния будто бы влажная, а Раоден жадно тянет супругу еще ближе к жару своего тела, целуя мягко, но властно и долго - будто мечтая наверстать за раз все пропущенные дни рядом.

— Подари мне сына, Сангвиния, — выдыхает он с безумной одержимостью глядя на прекрасное лицо супруги, на аккуратно собранные в прическу локоны, которые так хотелось сладко разметать по постели. Неполный взор цепляется за гипнотический блеск сапфира на шее [ей невероятно идет, и глаза будто бы сверкают такой глубиной, какая всему Лотосу и не снилось], и перескакивает следом на раскрасневшиеся от поцелуя губы. Мужчина касается любимого лица, стирая большим пальцем с щеки проявившийся стыдливый румянец, — Беловолосого мальчика, похожего на нас обоих, - смелого и сильного, но с чутким сердцем, как у тебя, думает Раод следом почти с болью в груди, - Я хочу, чтобы он родился в лучшем мире, - в безопасном. В котором есть любовь, - И мне не важно, будет он с крыльями или без, а может пожелает парить на драконе как его мать - пусть так, это ведь не самое главное, правда? - это все правда не имело никакого значения для Раодена, он будто бы готов был абсолютно на всё для счастливой жизни этого ребенка - ради этого Раод даже готов был однажды расстаться и с собственной, и сделал бы это вновь не моргнув, - Лишь бы его жизнь сложилась счастливее наших с тобой.

Отредактировано Раоден Этерна (03.06.24 21:55:14)

[indent] Если бы боги давали детей только за любовь - мир был бы чудовищно пуст. Ну, или как минимум не было бы ни Раода, ни даже вероятно самой Сангвинии - в их семьях само понятие любви было омыто пламенем и кровью, оно не ассоциировалось с чем-то светлым и счастливым, напротив, несло лишь горе и крах.

[indent] Бескровный. Спокойный - излишне тихий мир, в котором ценность жизни казалось бы другой. Таким был бы он - пожалуй, сухим и пресным, а это богам невыгодно, вот они и раздают детей просто так - несчастных, кармических для своего рода, иногда и благословленных величием, а порой являющихся одновременно всем. Но истина проста и тяжела - мир полон ненужных детей. Раоден правда желал, чтобы у него все было иначе - у его наследников, а потому просит о них совсем не у жестоких богов, а у единственно доброй души, что повстречалась ему когда-то очень давно.

- Я не знаю, как это - быть отцом,- тихо, чуть печально усмехаясь шепчет Раод, близко-близко, окутывая сестру родным драконьим жаром, - А как быть хорошим не знаю тем более. Но... мы попытаемся, правда?

[indent] У него не было отца. В его роли - высокая фигура деда, вечно хмурая, смотрящая на него с ничем не прикрытым презрением. Раоден - про́клятый и грязный; Раоден - скверна и яд, отравивший великий дом Оран своим явлением. Дети приходят в мир невинными и чистыми - все, пожалуй, кроме Раодена, ведь он с самого начала чувствовал что отличается от остальных - ему об этом невежливо напоминали и взрослые, и жестокие дети, измывавшиеся над бледным бастардом Ареллона. Раодена терпели, прятались, отпихивали подальше к самому краю, надеясь, что бескрылый малец непременно сорвется. Им всем хотелось, чтобы юный принц просто исчез, а страницы в летописях, в которых читались строки о его печальном рождении, без сожаления б выдрали в тот же вечер.

[indent] Раоден прикрывает глаз, вздыхая тяжело и будто измученно, лбом касаясь супруги, запечатывая в тишину их тихое откровение. Её печаль красива и к месту. Её чуть дрожащий голос не ранит, но бьет сильнее железа. Пламя драконье не жалит, не оставляет на пепельном принце ожогов, а ее нелюбовь - да. Раоден дотрагивается до тонкой девичьей руки - от кисти до предплечья, собирая своей грубой ладонью притаившуюся прохладу вечера, желая согреть. Желая не отпускать. Но не желая заставлять Сангвинию быть с собой, не желая видеть в ее глазах того же постыдного отвращения, какое читал в других всегда. Раоден к этому более чем привычен, для него это слишком естественно, совсем уже не обидно, и это то, что он очень давно научился обращать во вторую броню - сотканную из ужаса и страха перед ним. Но Раоден этого больше не хотел - только не в ее чудесно васильковых глазах. Он позволяет себе касаться нежной кожи в нетерпеливых поцелуях - будто мечтая сорвать с нее, как цветы с летнего луга, все печали и сомнения, всю ее усталость, всё её недоверие. Это почти невозможно - Раоден это понимает и думает, что слишком часто в своей жизни делал что-то "невозможное".

[indent] Непобедимый император сдается своей прекрасной истинной, капитулирует без тени сомнения пред тягучей красотой - больше не может игнорировать этот настойчивый призыв, рожденный колким натяжением внутри груди. Отдается желанию, гуляющему свободно по золотым путям на светлой коже. Его поцелуи становятся кусачими и требовательными - излишняя легкость растворяется быстро на устах, уступая напористости Раодена. От такой настойчивости искусанные девичьи губы распухают слишком быстро, но общего вида не портят, напротив, делают Сангвинию лишь вкуснее и желаннее. Мужчина позволяет себе шалость, плавно вытащив золотистый гвоздик из серебра волос, в одно движение разрушая изящный пучок над которым так трудилась прислуга императрицы, и позволяя нежным волосам свободно опасть к лопаткам.

- Можем остаться у меня. Или подняться к тебе, как ты захочешь, - где тебе будет комфортнее, хочет сказать он, понимая, что наверное комфортнее ей было бы вообще без него. Иначе бы девица не сбегала из его постели всякое утро, оставляя после себя лишь полные тепла сны, да сладостный запах на подушках. Когда-то, какой-то частью себя Раоден надеялся, что наваждение от меток истинности наконец оставит его когда он даст этой  нерушимой магии столь желаемую близость. Что им обоим стоит смириться, раскрыть руки навстречу, отдать себя, принять друг друга. Это помогало, правда. Но теперь что-то перевернулось, казалось другим. Санни права - после падения Энлеаля Раод никогда уже не сможет полюбить ни одного дракона...
                            ... но ее то он полюбил намного раньше, не так ли?

[indent] Мужчина обнял сестру двумя руками, обхватил за бедра и поднял выше, отрывая ноги от пола, довольно властно усаживая на край каменного стола, к счастью заставленного яствами слишком скромно, а иначе они оба наделали бы уже шуму. Губы срываются к тонкой шее, чувствуя устами прохладу зачарованного украшения - единственного, что он оставил бы сейчас на прекрасном теле императрицы. Платье... не хотелось бы его рвать, да еще и здесь, но Раод не может не думать о том, как красиво мурашки рассыпались бы по обнаженной коже супруги, как прохладный воздух своим языком приник к ее небольшой груди и округлым бедрам, отнял бы остатки тепла, пользуясь чужой беззащитностью. И как Раод накрыл бы ее своим жаром следом.
Спасибо небесам, одарившим его адалантиновым терпением и выдержкой.

[indent] Раоден опускается на колено, руками осторожно подхватывая левую ногу - ту, что украшал дивный разрез одеяния, под которым не было больше ничего. Ловкие пальцы срывают застежку ремешка, освобождая сначала одну, затем вторую ножку - они порозовевшие, чуть натертые и, очевидно, подзабившиеся от высоких каблуков. Грубые ладони аккуратно растерли по очереди нежные ступни, а губы мягко, с теплом, коснулись кожи под коленкой.

- Или, может лучше, идем к "нам"? - это такое незавуалированное, неприкрытое предложение съехаться. Забавно и тупо - жить в одном замке - которым они оба обладают, бегать друг к другу, друг от друга, играть в прятки, или кошки-мышки - называть это можно было как угодно, только суть то не менялась. Раньше это казалось почти нормальным и удобным. - Там, в стороне седьмой башни, которая выходит на восток и где видны водопады хребта, - раньше вода там никогда не замерзала - благодаря близости к уже разрушенной аномалии, - Там просторные покои, места под книжные шкафы хоть отбавляй, есть выход к драконьей ступени, - для Малала она, конечно, была тесноватой, но Мефу будет вполе. - Но мне там нравятся рассветы. Хочу встречать их с тобой, - говорит он тише, прижимаясь горячей щекой к гладкой голени Сангвинии, которую все это время не выпускал из своих внезапно заботливых ладоней. Раоден часто там бывал в одиночестве - в самые мрачные и запутанные периоды своей жизни.
Больше один он быть не хочет.

Отредактировано Раоден Этерна (08.06.24 12:38:26)

сангвиния мягкая, сангвиния нежная, едва теплая - ее улыбка горячее бледной кожи, на которую не ложится скудный фригийский солнечный свет; свою женщину трогать особенно приятно, и раоден чувствует себя отчасти дураком - дойти до всего этого лишь сейчас, спустя... да хрен его знает сколько, это вообще не важно, раод если б и хотел считать сейчас, то лишь редкие родинки на чужом теле - они складывались в созвездия куда более значимые для него, чем те, что собирали в пророчества авгуры. из груди вырывается вздох, тяжелый, чуть липкий, словно грозовая туча перед грядущим штормом - раод опаляет драконьим дыханием ее гладкое бедро, накрывает там же дорожкой из медленных поцелуев, стыдно для нее бегущих наверх. руки скользят, собирая податливую ткань выше к талии; подобострастно, любовно, словно мастер впервые коснувшийся бесценного творения своих же рук и осознавший ее истинную ценность; как беззаветно верующий, припавший к священному лику в поисках благословения или раскаяния за свои действия и свои желания; да просто как нареченный возлюбленный - истинный, повязанный золотом самой магией, пронзающей весь их огромный мир - что настойчиво искал встречи с девушкой из собственных сновидений, в которых осталась часть беззаботного детства - времени, в котором они оба могли бы быть по-настоящему счастливы.

теперь у них есть лишь кровь и война. общая боль.
не только сангвиния мечтает что-то сломать в злом круге...

раоден этерна ощущает странное чувство каждой клеточкой своего тела, внутри него впервые за долгое время что-то ломается. крошится буквально на глазах, разваливается красиво и неизбежно - как величественный парящий замок ареллона. стены холода и жестокости, что он выстроил когда-то сам, намеренно огораживая себя от противоестественных привязанностей, куда-то растворяются в такие мгновения. он сам себя не узнает, но не противится этому - просто делает то, что хочет. он прячет свою хитрую улыбку куда-то в шелк зацелованной кожи, позволяя себе еще одну роскошь прикосновения - он так истосковался за долгие несколько полных лун в разлуке...

- ну уж нет. эту битву за внимание императрицы я точно проиграю, так что книги будут жить с нами, - говорит он с усмешкой, сглатывая с персиковым привкусом девичьей кожи желание продолжить ласки в уже более явном ключе. потому что знает, что тогда они точно останутся здесь, а очередной сюрприз будет испорчен. вместо этого раод выпрямляется, считывая в васильковом цвете глаз хитрый блеск, полный желания продолжить вечер. раоден любуется этими живыми искрами в чужом взгляде, ему явно нравится дразниться, кормить огонь желания медленно и настойчиво - он мягким жестом сводит хрупкие коленки назад, но задевает будто случайно теплые бедра изнутри, чуть выше последнего своего пылкого поцелуя. - у тебя есть мои крылья, забыла?

это было частью их свадебной клятвы, кажется. тогда слова были лишь формальностью, раоден не пытался разобрать их смысл - это было невозможным тогда, а сейчас будто бы суть слов сама его нашла, топила драконьим жаром истину, закованную льдом. раоден помнит свой первый полет - он был недолгим и болезненным от падений - безумная радость тупила боль, отодвигала ее дальше вместе с чувством опасности. дарованные темным богом крылья окрепли не сразу - им было тяжело волочить в небеса тяжелое грешное тело, но раод не сдавался, и каждый день взлетал выше, не опускался наземь дольше. теперь, спустя годы, он мог поднять в воздух своими крыльями даже небольшого дракона - что говорить о хрупкой сестре, которая весит еще меньше чем боевой солдатский доспех...

император легко касается драконьей ступени - будто продолжает идти по воздуху, крылья собираются за спиной не сразу - сначала он мягко опускает супругу на твердый камень. уходящий вглубь коридор-пещера приветливо зажигает огни на стенах и раоден тянет девушку за собой. он позволил себе переделать эту часть замка под себя - не за один день, конечно. на самом деле полукровка давно хотел перебраться сюда. там, в нижней части замка, где всегда жили короли, он чувствовал себя неуютно. от покоев отца он отказался сразу, а соседствующие душили отсутствием широких окон в пол и недостаточностью высоты - все то, что привычно дэрскому сердцу.

- мы тут кое что поменяли... но думаю тебе понравится, - из широкого коридора прямо и потом направо - тяжелая двойная дверь, у которой дежурила стража. сразу за входом - комната меньше, и другая дубовая дверь, ведущая в их новые покои - босые ноги санни должны были почувствовать отдающее снизу тепло камня - это раод придумал вместе с придворными чародеями, поскольку эта часть ара'менеле считалась самой холодной из всех. стены тоже уже не были столь леденящими на ощупь, а согретыми теми же стихийными чарами; на полу - мягкие ковры, на кровати - обилие подушек, покрывал и шкур. полки были пусты, в гардеробной пока лишь вещи раода. стойка для матового темного доспеха расползалась в дальнем углу, огни свечей танцевали лишь на холодной глади серебра древнего копья. еще одна дверь уходила в комнату с врытой в пол купелью, и еще одна, тоже двойная, предлагала путь внутрь замка. главное изменение было в лестнице в пределах самой комнаты, провожающей на второй этаж - там можно было целую библиотеку впихнуть, при желании - пока все заставлено пустующими шкафами. ну и конечно в глаза бросалось огромное окно во всю стену, включая верхнюю надстройку, открывающее вид на город и скалы - стекло поделено на четыре части, так что в летнее время можно было бы наслаждаться теплом прогретого солнцем воздуха. на самом деле, для одного раода здесь было слишком много места - проживи он еще столько же, у него все равно не набралось бы столько вещей. он просто был слишком уверен в том, что не окажется здесь один. горячие ладони скользят по спине, ища податливые завязки платья.

- отсюда вниз далеко и долго бежать. наверх - всяко ближе, и так ты все еще будешь моей, рядом, - раод шепчет это сладко и небрежно, будто предупреждая, прямо в шею, огибая невкусную правду долгих лет их брака легкой шуткой. он правда больше не хочет, чтобы она убегала, но думает о том, что так резко вытеснить собой всю былую свободу и одиночество императрицы едва ли получится - поэтому и дает пространство, где все еще будто бы можно скрыться, просто уже безболезненно - и для раода, и для их капризных меток.

тяжелые ткани спадают под напором ослабевших застежек, опадая у самых щиколоток, а ночной воздух щекочет оголенную кожу, что, кажется, светится под лунным светом, свободно просачивающимся сквозь панораму. раод жмется к ней со спины, не мешая разглядывать новые - общие - покои. обнаженная кожа быстро покрывается мелкими мурашками и мужчина обводит пальцами мягкий овал груди, любуясь чужой отзывчивостью. не скупится он и на поцелуи - в плечи, шею, меж лопаток, одаривает сполна, а каждое прикосновение тонких губ к чувствительной коже, словно горячие лучики солнца, что норовят сжечь ее изнутри. у сангвинии заметно пылают щеки - она не любит, когда их близость заметна. императрица приходила в его старые покои лишь ночами, никогда не зажигала свечи - всегда они были словно порочные любовники, что прячутся от чужих сплетен и от взоров общих предков. раод утыкается носом в серебристый затылок, вдыхая словно саму любовь, что дурманила легкие. он мягко поворачивает супругу к себе, касаясь двумя пальцами изящного подбородка - на обнаженном теле, от которого сложно оторвать единственный глаз, золото истинности будто призывно горит, - всё еще боишься? или стыдишься?