Ветер обжигающе холодный. Он, подобно наточенному клинку, поднимает непритоптанные тяжелыми сапогами песчинки с земли, поднимает вверх, заставляя осветить последний путь блуждающим душам, остатки заклинаний и магических артефактов, чья энергия наполняет все вокруг. Запах крови, дарившей наслаждение долгими одинокими ночами, становится приторно грязным. Удушающим. Отвратительным. Вызывает позывы тошноты, которые подавить получается далеко не сразу.

Тут и там валяются растерзанные тела: разбитые доспехи с рубиновым отблеском на свету, ошметки внутренних органов и застывшие в неестественных позах выражения лиц. Свои или вражеские – сейчас уже все равно. Перед лицом смерти все едины. Жутко смотреть на сгустки крови, пропитавшие землю. Не хочется оборачиваться назад: там картина, утопающая в сумраке, может именоваться как торжество трупоедов и стервятников. Варианта отступить нет. Нужно идти вперед.

Впереди есть выжившие. Они громко смеются, поднимая вверх оружие, по которому струится кровь. Свежая кровь их врагов. Или ты, или тебя – такие правила у игры под названием жизнь. Солдаты снимают шлемы и отстегивают тяжелые лямки доспехов. Потягиваются, делая глубокий вдох, словно бы заново наполняются живительной энергией. Скорость да спешка тут не к чему.

Израфель стоит поодаль от них и смотрит перед собой на предрассветное зарево. Его фигура высокая, недвижная. Словно остался только он в огромном мире. Позади него стоит сама Смерть, но не для того, чтобы забрать. Она улыбается, глядя на умиротворенное после бойни выражение лица. Старуха знает, что перед ней – самый преданный раб, готовый пойти на что угодно, чтобы угодить, и как можно сильнее отсрочить их с госпожой встречу. Поэтому не трогает и растворяется позади. Лишь только ветер разносит на пустом пространстве ее хриплый старческий смех.

Внутри вампира водоворот эмоций. Его кровь бурлит от возбуждения и адреналина. Живой. Он выжил, в то время, как голова пасынка лежит прямо у его ног. Удовлетворение, разлитое патокой улыбки в уголках глаз, сияет, но не наполняет изнутри. Даже чувство исполненного долга не вызывает восторга, который просто обязан присутствовать. Теперь ни у кого не останется выбора, кроме как поддержать кандидатуру дифинета в качестве главы клана. Последнее живое наследие Батум – Эрос Батум, мертв.

Несколько неуважительно в отношении бывшей мертвой жены, но что поделать. Власть есть власть. Власть есть средство для достижения цели.

Чувство свободы пьянит. Теперь осталось разобраться с такой мелочью, как последствия резни. Но это можно сделать потом, спихнуть все документы на стол Рафаэля, чтобы тот разобрался.

– Точно, он тоже должен быть где-то здесь, – вампир легко вытирает подолом ткани изящное лезвие, после чего убирает катану в ножны, оглядываясь вокруг в поиске белоснежной макушки. – Эй вы, видели Рафаэля?

– Нет, господин, он не был с нами. Должно быть, остался где-то позади с другим отрядом, – выпрямившиеся по стойке "смирно" солдаты, отчеканивают ответ практически в один голос. После чего поспешно кланяются и уходят в сторону остальных.

Отчего-то, полученные новости не радуют. Смутное сомнение, негативное предчувствие со скоростью звука распространяется по телу, опережая текущую в нем кровь. Это непривычное чувство охватывает Израфеля коконом, но тот быстро приходит в себя, крепко сжав ладони, из-за чего на них остаются лунки от острых ногтей. Боль отрезвляет, позволяя думать и не делать поспешные выводы.

Рафаэль был простым слабым человеком, слепо следовавшим сперва за покойной Мойрой, а потом за самим Израфелем. Он знал, когда вампиру хочется побыть наедине со своими мыслями, и когда он хочет компании. Знал, какой чай любит господин и во сколько он его пьет. Всегда выбирал лучших носителей крови из полукровок и обустраивал им комфорт. Никогда не спрашивал ничего лишнего. Но даже так, дифиниту с ним было комфортно. В молчании и единении.

А теперь эта постоянная оказалась переменной и куда-то пропала. Это выбивало из колеи.

Не стоило брать кого-то столь слабого с собой. Тогда бы вампир точно знал, где находится его подчиненный.

Обойти все поле битвы, словно ангелу смерти, не занимает много времени. Пейзаж из мглы, крови и смрада разорванных тел уже начинает приедаться глазу. Вот только белой макушки все нет. Нет бесконечно голубых глаз и глуповатой услужливой улыбки. Это вызывает странное беспокойство где-то в районе солнечного сплетения. Чувство до чертиков неприятное.

Странное. Неопознанное. Не названное.

Рафаэль находится на грани жизни и смерти. Его тело одиноко лежит на краю леса, а из живота неприлично интимно торчит копье. В месте, где древко касается кожи, бурлит красная теплая кровь. Из-за того, что парень не вытащил его до этого момента, ситуация кажется не столь плохой, как могла бы быть. Цвет лица сейчас неприглядно серый, а потухший взгляд больше не переливается яркими солнечными брызгами.

– Эй, как это произошло? – голос вампира пропитан железом. Пропитан ароматом сквозняка и зимнего утра.

Израфель опускается на колено рядом с телом. Касается кончиками пальцев грязной копны белоснежных волос. Умирающий молодой Бог, потерянный на краю земли. Покинутый и забытый всеми, кроме одного грешника. Кроме чистого зла, прогрызшего себе путь к солнцу из пучин ада. Вот только солнце обжигает в наказание, чтобы не дать забыть.

– Хочешь жить?

Время играет против всех. Оно вытягивает жизненные соки из всего, что дышит, и медленно разрушает то, что дышать не может.

Одно против всех, непобедимое зло, желающее творить благо.

Время утекает сквозь пальцы, оставляя на бледной коже пятна мелких ожогов. Это издалека похоже на краски румянца на щеках. Но это мало волнует Израфеля, который сосредоточен совершенно на другом. Смоляные волосы водопадом спадают на спину и плечи, а черная челка частично закрывает обзор. Чужое тело становится еще более бледным, а в глазах отражается пустота той стороны. Даже сказанная в страстном порыве выжить фраза пеплом оседает на губах.

Вампир достает клинок из ножен и легко полосует себя по ладони. Темная красная кровь неторопливыми каплями вытекает из пореза, скатывается по сжатой ладони и капает на землю, окрашивая и ее. Не теряя времени и крови даром, Израфель поднимает руку так, чтобы кровь начала капать точно в рот своего умирающего слуги.

Она окрашивает бледные губы, капает на щеки, рисуя удивительные узоры, напоминая главную героиню с кожей бледной, словно снег и губами красными, как зимние яблоки. Это зрелище вызывает в груди электрическое ощущение правильности происходящего, проходящего по рукам и предплечьям.

– Вот так, молодец, глотай и не выплевывай, – Израфель улыбается уголками губ, сжимая ладонь сильнее, чтобы кровь накапала еще, пока регенерация не начала работать. – Сейчас будет очень больно.

Вампир, подождав некоторое время, убирает руку. Подумав некоторое время, он поднимает полубессознательное тело на руки. Солнце скоро полностью взойдет, а новообращенные вампиры особенно чувствительны к выжигающей кожу звезде. Потом для обращенных процесс проходит менее болезненно, в чем заключается определенный (для Израфеля единственный) плюс.

Проделав путь до палатки в лагере – они установили его недалеко от поля боя для удобство перемещения, – дифинет выбирает одну из свободных и укладывает на импровизированную кровать свою белоголовую ношу. На лбу выступила испарина, что естественно для довольно мучительной трансформации человеческого тела в существо более совершенное. Израфель садится рядом на кресло и прикрывает глаза.

Через несколько часов это закончится, поэтому вампир принимает решение остаться здесь до следующего захода солнца, чтобы суметь удержать от ошибок новообращенного Рафаэля.

– Ну, посмотрим, что из этого выйдет, – вероятность того, что этот человек выживет или умрет примерно пятьдесят на пятьдесят. Дифинет надеется на положительный исход.